> Нужно сказать, что это вполне осознаётся многими пастырями. Но вот вопрос – такая мотивация возникает исключительно тогда, когда сердца человеческого касается перст Божий. Разумеется, ни один катехизатор на свете не может "обеспечить" этого людям; но как же тогда дать им понять и почувствовать, о чём идёт речь? Наше стихийное приходское воцерковление отвечает на это следующим образом. Нужно взять на себя исполнение церковного чина, встроить себя в церковную жизнь, и тогда со временем, постепенно, через обряд и участие в богослужениях, человек дойдёт и до духовного. Такое "встраивание в обряд" касается не только храмовой, но и всей жизни: нужно стараться по возможности в полном объёме исполнять дисциплинарные церковные предписания (пост), пересмотреть свои эстетические вкусы, усвоить себе православную лексику, по особому одеваться, определённым образом организовывать досуг (ездить в паломничества, "по старцам", окунаться в источники), и проч., и проч. Мы видим здесь следующий подход: через внешнее – к внутреннему. Исполненный благодати церковный обряд сам по себе повлияет на душу. > Действительно бывает, что даже на случайно зашедшего в храм человека оказывает потрясающее воздействие услышанные им слова какого-либо песнопения или то или иное литургическое действие. Воцерковление через обряд возможно; но пастырский опыт всё же свидетельствует о редкости таких случаев и о частом неуспехе названного подхода. По прошествии определённого времени церковность, основанная на обряде, на внешнем или рушится, или с тяжестью, как ярмо, несётся, или вырождается в лицемерие. Силу охотно и радостно нести обряд даёт некий внутренний стержень. Есть он – всё внешнее предпринимается с бодростью; нет его – превращается в бессмысленную обузу. Стержень этот – Богообщение, реальный (пусть даже слабый, начальный) религиозный опыт, о котором мы сказали выше. > Безусловно, внешний церковный чин, правила и запреты, дисциплинарные нормы и традиционно сложившиеся формы поведения православного христианина имеют огромное значение; они нужны и важны. Но не сами по себе, а только лишь тогда, когда они способствуют жизни во Христе, исполнению святых Его заповедей, становлению человека как христианина, то есть ответственной, зрелой, свободной, богоподобной личности. Если же этого не происходит – грош цена всем обрядам, юбкам, постам и православным словесам. Обряд сам по себе не является источником духовной жизни. Более того, учитывая культурную сложность нашей византийской обрядовости, её историческую обусловленность, многослойность, запутанность и порой культивируемую и ожесточённо отстаиваемую этнографичность и архаичность, можно определённо сказать, что через обряд "пробиться" к Живому Христу чрезвычайно сложно, почти невозможно. Но естественен обратный путь – от познания Христа к церковному обряду. Святитель Феофан Затворник писал, что не бывает внутреннего без внешнего, но бывает внешнее без внутреннего. Внутренний религиозный импульс так или иначе выявляется у человека во вне, "обряжается" тем или иным образом, складывается в те или иные формы. Придя к Богу Истинному, люди видят в Церкви, что тот опыт, который пережили они, пережит и поколениями христиан и запечатлен в том или ином обряде, чине, дисциплинарной норме – и тогда человек с радостью, как свои, принимает их, ибо он видит в них Христа. > Итак, воцерковление не должно начинаться с обряда. Прежде всего людям нужно свидетельствовать о жизни во Христе, насколько это возможно рассказывать о ней, побуждать искать её. И только по мере появления религиозного чувства, по мере его осмысления, очень деликатно и индивидуально обрамлять это чувство церковными формами, всячески избегая механического казарменного встраивания человека в общие для всех "схемы". К выполнению этой задачи сегодня видятся следующие препятствия: > 1) Пастырь (и катехизатор) должен сам иметь живой религиозный опыт жизни во Христе и уметь о нём сказать и им поделиться. Большинство церковных людей, безусловно, такой опыт имеют; но беда в том, что никто не учит нас сколько возможно адекватно его оценивать и на доступном для современных людей языке выражать. В семинариях этого не проходят, на приходах опыт Богообщения часто покривляется (я бы сказал – "окликушивается"). Как правило со временем, к большому горю, живость и острота этого опыта, особенно у клириков, как бы "подёргивается пеплом", он вытесняется более "важными" вещами: семейно-бытовыми проблемами, восстановлением и содержанием храма, выстраиванием отношений с настоятелем-благочинным-архиереем, и проч. А между тем, именно живая жизнь со Христом – самое важное, и единственно важное в Церкви; этот опыт нужно культивировать, взращивать, приумножать, а пастырь, вдобавок, обязан уметь и передавать его другим... но на это совершенно не направлены наши усилия. > 2) Традиционное для нас обрядоверие. Разбираемая нами точка зрения основана на том, что обряд абсолютен, первичен, самоценен и обладает неким "автоматическим действием". На эту тему написаны горы книг, всем известны высказывания по этому поводу и канонизированных святителей и пастырей Церкви, и сегодняшнего Священноначалия... но, несмотря на это, для очень многих внешняя церковность остаётся важнейшей в христианской жизни, сакральной и неприкосновенной, а высказываемые людьми претензии к непонятности и утомительности её объявляются гордостью и своеумием. Для немалого количества пастырей обряд (причём в том виде, в котором он есть сейчас, вовсе не в его "исторической чистоте") равен Православию; по их мнению, чуть измени что в обряде – и Православию придёт конец... поэтому мы "исполняем утреннюю молитву" вечером (врём Богу и себе самим), с сознанием выполненного долга смешиваем несовместимое (например, при совпадении дат совмещаем Великую Пятницу с Благовещением вместо того, чтобы перенести последнее), не допускаем прихожан до Причастия на Светлой Седмице по причине "непощения" etc., и убеждаем людей, что так надо, что в этом наша опора, что здесь один из важнейших смыслов христианства. Надо сказать, что эта проблема вовсе не сводится к некоей "клерикальной косности и ограниченности", она гораздо глубже. Здесь – вопрос самоопределения. Вот мы – православные христиане; но что делает нас таковыми? Главным образом именно традиционность и обрядовость. Мы идентифицируем себя как православных по причине того, что мы постимся, ходим на службы, храним верность древним преданиям etc., но вовсе не потому, что Христос вселяется в сердца наши, и жизнь наша становится выражением и осуществлением Евангелия Христова. Отними от нас закрытые алтари, церковнославянский язык, старый стиль, посты, нестриженные бороды, привычные лексические штампы и проч. – и нам будет очень сложно осознавать себя христианами, мы окажемся в некоей пустоте, ибо наше христианство на практике по большей части сводится к вышеназванным вещам, срастается с обрядом и подменяется им... Как справиться с обрядоверием, не знает никто; но говорить об этой нашей хронической церковной болезни необходимо, и тем более необходимо ограждать от неё людей только воцерковляющихся. > 3) Наконец, у нас нет традиции индивидуального и уважительного подхода к людям. У нас человек как пришёл в Церковь, так тут же на него накладывается общее: "три дня перед причащением"... "среды-пятницы-большие посты, и непременно по Уставу, ну в крайнем случае масло можно"... "молитвенное правило от сих до сих"... "не нами положено, не нам и изменять, нужно подчиняться, вырабатывать смирение"... и т.п. А между тем, люди все разные, у всех своя мера, и задача воцерковления – не одеть всех в одинаковую одежду, построить в каре и заставить ходить в ногу, но помочь человеку обрести Христа и стать тем, кем его – именно его, никого другого, и тем более никакой не коллектив – хочет видеть Господь. Один с лёгкостью постится, для другого – великий подвиг не есть мяса по пятницам и в течение Великого поста... нужно ли его в этом укорять, заставлять каяться и считать себя постоянным должником перед Церковью? Нужно ли ставить главной задачей его церковной жизни, чтобы он чего-то не ел, чтобы соответствовать "всем"? Один с радостью ходит в храм несколько раз в неделю, другой выбирается редко, да и то только на Литургию причаститься, потому что ему тяжело стоять, и он плохо переносит большое скопление народа, а дома он по церковным книгам мирно молится... нужно ли ему говорить, что он всё равно "должен", что это всё "гордыня"? Критерий ведь тут один – способствует ли та или иная внешняя церковность жизни во Христе, или нет. Если да (а проверяется это по исполнению заповедей Божиих и по присутствию в душе плодов Духа – см. Гал.5,22-23), то пусть человек живёт в своём режиме. Если нет – какой смысл мучить себя, выстаивая, например, всенощную не ради молитвы (и не ради даже понуждения себя на молитву), а только потому, что так надо... > Пастырь обязан это учитывать, и в соответствии с этим давать воцерковляющемуся христианину его индивидуальную, а не обще-схематическую меру внешней церковности, помня евангельское слово – суббота для человека, а не человек для субботы (Мк.2,27). Но считаться с устроением и желаниями людей у нас не принято, а принято стоять "на страже формы", которой член Церкви во что бы то ни стало непременно обязан себя подчинить. Смещены акценты – главным считается не дать человеку Божественную жизнь, а соблюсти букву. > Кроме того, здесь видится и совершенно неверное представление о Христе и о Его отношении к людям – что Он будто бы действует только через обряд и только общим для всех образом. Получается, что человеку нельзя быть с Богом "просто", быть самим собою, со своими, данными ему Богом же, особенностями; нужно все эти особенности счесть грехом, "отсечь" и приближаться к Нему только через дисциплину, исполнение ритуала etc, ибо жизнь во Христе возможна исключительно в обрядовых рамках... К счастью, наш Бог не такой. Дух дышит, где хочет (Ин.3,8). Господь, хоть любит всех нас одинаково – неизреченною любовью, превосходящей всякое разумение (Еф.3,19), – но к каждому из нас эта любовь обращена по-особому, по-своему; каждого из нас Господь знает по имени (Ин.10,3), каждый перед своим Господом стоит или падает (Рим.14,4). Мы, по слову Апостола, живём, движемся и существуем Богом (Деян. 17, 28); и смысл воцерковления не в том, чтобы человек стал образцовым обрядоисполнителем, а в том, чтобы это существование раскрылось во всей полноте и осуществлялось на всякое время, а не только тогда, когда человек "подключается" к общему храмовому действию. Пока наше воцерковление этой цели перед собою не ставит, плоды его будут печальны – мы сказали о них в начале нашей работы.